Сказка о Горемыке—великом едоке

Было, да и не было ничего —
Был дрозд-певун,
Он за всех хлопотун.

Жили на свете муж с женой, бедные да неимущие. Вот родился у них сын, и назвали его Горемыкой; да нечем ребенка кормить: такой он великий едок оказался. И молоко у матери высохло от нужды да голода. Что делать? Отвели его в город, может, возьмет кто из жалости.

Приютил Горемыку царь, оставил при себе.

Да только такой едок этот ребенок, никак не накормить его. Как подрос, уж и целой выпечки хлеба да бapaна ему не хватает. А стал юношей, и вовсе его не насытить: съест в один присест несколько быков да выпьет столько же кувшинов вина, а все будто и куска в рот не брал.

Уж и пекари замучились на него печь и повара стряпать.

Надоело это царю. Призвал он Горемыку-Едока, дал ему денег, одну плужную упряжь и отпустил подобру-поздорову.

Пришел этот Горемыка в родной дом, да что ему там есть было? И двух дней не выдержал.

Встал, пошел опять к царю.

Не успел царь и порадоваться, что избавился от такого едока, как он опять у порога. Что делать?

Подумал, подумал царь и решил — разве только хитростью от него избавишься.

А был тот Горемыка силен, никто и потягаться с ним не смеет. Призвал его царь и говорит:

— На такой-то горе растет лес, принеси оттуда дров, да побольше!

А это дэвов лес, два стоголовых дэва его стерегут.

Там и птица не летает, и ветерок не веет, так все тех дэвов боятся. А Горемыке нипочем.

— Дайте топор, — говорит, — пойду.

Принесли ему алмазный топор. Ударил Горемыка топором о стену, в порошок его стер. Принесли другой, десятипудовый, и его разнес. Принесли, наконец, двадцатипудовый, вскинул Горемыка этот топор на плечи и пошел к дэвову лесу.

Пришел, рубит, так и летят буки да чинары, что щепки.

Услышали дэвы, бегут к нему, ревут от злости.

Горемыка и бровью не повел.

Прибежали дэвы, а Горемыка хвать их обоих под мышки, понес, впряг их, что волов, в арбу, положил на арбу порубленные деревья и погнал стоголовых дэвов.

Так, с гулом и грохотом, прикатил к царскому дворцу.

Доложили царю:

— Пожалуйте, взгляните, сколько дров навез Горемыка.

Вышел царь, так и обмер со стpaxa.

— Отпусти их, отпусти! — кричит.

Сгрузил Горемыка дрова, распряг дэвов, снял с них ярмо, отпустил на волю.

— Только смотрите, чтоб не слышал я, что вы повредили какому человеку! — крикнул им вслед Горемыка.

Прошло время.

Призвал царь Горемыку и говорит:

— Должен ты пойти принести воду бесcмepтия.

Не отказывается Горемыка.

А ту воду стерегут два огромных буйвола. Как завидят они, идет кто к воде, бросятся с двух сторон, наcмepть несчастного задавят.

Сказал Горемыка:

— Пойду, только дайте, в чем ту воду принести.

Принесли ему кувшины, на двадцать ведер каждый, ударил их один о другой Горемыка — в порошок стер.

— Что я, ребенок, — говорит, — стыдно мне нести эти кувшинчики, дайте мне другие, побольше.

Принесли ему чаны преогромные.

Стукнул и чаны один о другой, в порошок стер.

Притащили ему два бурдюка из буйволиной кожи, на тысячу ведер каждый. Взвалил себе Горемыка на плечи эти бурдюки и пошел за водой бесcмepтия.

Завидели его буйволы, помчались к нему, вот-вот наcмepть задавят. Как схватил их Горемыка за уши да как пригнет к земле. Вырвал потом из земли целую чинару, взвалил ее ярмом на них, два других дерева скрутил, завязал ими бурдюки, полные водой бесcмepтия, и заставил буйволов волоком тащить бурдюки.

Доложили царю:

— Вернулся Горемыка живой и тех буйволов в ярмо впряг, на них и везет воду.

Взглянул царь на тех буйволов, чуть не умер с досады.

— Я и этого Горемыку еле кормил, еще и буйволов кормить? Скажите ему, чтоб отпустил их.

Снял Горемыка ярмо с буйволов, ударил их раз-другой по бокам дубиной и отпустил.

— Идите, живите себе на воле.

А царь все думает, куда бы загнать этого Горемыку, как сгубить его.

Вот в одном месте было поле святого Ильи-громовержца.

Поле в сто дней работы, вокруг ограда, и засеяно все поле пшеницей.

Сказал царь Горемыке:

— Погони мою отару овец на поле Ильи-громовержца и попаси там.

Погнал Горемыка овец к тому полю. Загнал за ограду, сам прилег, спит.

Глянул Илья, видит — рассыпались по его полю овцы, поедают хлеб. Напустил он град. Бьет и бьет град, все ветви пообломал с буков, перебил всю отару, только одна овца и осталась, и та куда-то под куст забилась, тем и спаслась.

А Горемыка-Едок спит себе, и град ему нипочем.

Шумит, грохочет Илья, нет, не просыпается Едок. Рассвирепел Илья, сошел наземь, бросился на Едока и придавил его к земле.

Очнулся тогда Горемыка, обхватил Илью, бросил его наземь и сел на него верхом.

— Отпусти меня, — взмолился Илья.

Не пускает Едок.

— Отпусти меня, — молит святой Илья. — Всякую твою просьбу выполню!

— Отпущу, если благословишь меня, чтоб не ел столько, — говорит Горемыка — Великий Едок.

Благословил тогда Илья Горемыку, чтоб хватало ему на еду по полхлеба, полфунта мяса да вина полкувшина.

Отпустил Горемыка Илью.

Теперь-то пошел Горемыка к отцу с матерью, не боится уж, что объест их.

Пришел, пожил с ними, только скучно ему дома. Захотелось молодцу пойти повоевать, силу свою испытать.

Пошел он, долго ли шел или недолго, миновал уж то царство и перешел в другое.

Видит — идет дэв, несет большую гору, словно мячик в руках держит.

Стал Горемыка и спрашивает:

— Куда это ты целую гору, как мячик, несешь?

— А я иду испытать Горемыку-Едока, что у царя живет.

Взял у него Горемыка эту гору, замахнулся и забросил за три горы.

— Как ты, братом хочешь мне быть или слугой? — спрашивает дэва.

— Братом, — отвечает дэв.

Побратались и пошли вместе.

Идут, видят — бежит еще дэв, несет гору в два раза больше той, что первый нес.

— Куда ты спешишь, друг, и чего тащишь эту гору, когда я каламаны рад снять от усталости? — говорит Горемыка.

— А я иду, хочу испытать Горемыку-Едока, что у царя живет.

Взял у него Горемыка эту гору, замахнулся и забросил за две горы.

— Братом хочешь быть или слугой? — спрашивает дэва.

— Братом! — отвечает дэв.

Побратались и пошли вместе.

Идут, видят — еще один дэв несет гору, в два раза больше той, что второй нес. Говорит ему Горемыка:

— Стой, друг, что ты тащишь такую тяжесть, когда я и без ноши готов каламаны снять, так устал?

— Хочу испытать Горемыку, что у царя живет, — говорят, силен очень, — отвечает дэв.

— Недалеко ж тебе и ходить, — говорит Горемыка.

Взял у него гору, замахнулся и забросил за высокую гору,

— Братом хочешь быть или слугой? — спрашивает потом.

— Братом, — отвечает дэв.

Побратались, и пошли все четыре побратима вместе.

Много ли шли или мало, а только дошли до владений Белого дэва.

Вошли в лес. Ни еды у них, ни огня.

Сказал Горемыка:

— Пойдите раздобудьте где ни есть хлеба и дров.

А дэвы боятся, так и дрожат.

— Хоть помереть с голоду, а мы к Белому дэву не ходоки, — говорят.

— Что ж, пойду сам, — сказал Горемыка, встал и пошел.

Идет, видит вдалеке дым. Пошел на дым. Шел, шел, подошел к дому, вышла мать Белого дэва, и говорит ей Горемыка:

— Мать, ради всех матерей и детей, дай мне хлеба да огня, голоден я.

— А кто ты? — спрашивает мать Белого дэва. — Тут и птица не летает, так все моего сына боятся. Как осмелился ты прийти сюда? Беги скорей, спасайся, не то придет дэв с охоты, съест тебя.

— А в какой стороне он охотится? — спрашивает Горемыка.

Указала старуха, в какой стороне дэв охотится, и добавила:

— Успеешь перейти реку, останешься жив, а нет — не спастись тебе от дэва.

Пошел Горемыка прямо туда, где Белый дэв охотился.

Видит Горемыка — едет на коне Белый дэв с охоты. На одном плече у него олень висит, на другом — целая чинара на растопку. Едет, бурчит что-то под нос.

А Горемыка спрятался под мостом, да потом как высунется и крикнет:

— Хвит!

Испугался конь, споткнулся.

Сердится дэв. Понукает коня. Нейдет конь, боится.

— Ах ты, бездельник этакий, — кричит дэв, — чего ты боишься? Я и Горемыку, что у царя живет, убью, не поморщусь.

Выскочил тогда Горемыка:

— А ну, как ты его убьешь, посмотрим, вот он — Горемыка!

Сцепились Белый дэв и Горемыка. Поборолись немного, поднял Горемыка дэва, замахнулся, бросил его оземь и убил. Привязал потом к коню и погнал его к старухе.

— А ну, погляди, как силен твой дэв!

Забрал Горемыка хлеба, огня и пошел к побратимам.

А те сидят, не ждут уж, что живым увидят Горемыку.

Пришел Горемыка, развели огонь, погрелись, поели и пошли дальше.

Шли, шли и дошли до владений Красного дэва.

Стали на отдых. Опять ни хлеба у них, ни огня. Говорит Горемыка:

— Пойдите раздобудьте где ни есть огня да хлеба.

Не идут дэвы, боятся:

— Здесь только Красный дэв и живет, а мы к нему не ходоки.

— Хорошо, я сам пойду, — говорит Горемыка.

Пошел он, приходит к матери Красного дэва.

— Мать, дай пару хлебов да огня, — говорит.

— Как ты пришел сюда? Здесь и духу человечьего нет, так все моего сына боятся, — говорит старуха, — беги, пока не вернулся, да смотри: успеешь перейти через реку, может, и спасешься, а застанет он тебя по эту сторону — пропадешь.

Дала она ему и хлеба, и огня и отпустила.

Не пошел Горемыка на мост, ждет Красного дэва по эту сторону. Едет дэв, за плечом чинара, на крупе коня — убитый олень.

Увидел Красный дэв Горемыку, закричал:

— Ты кто такой? Здесь и птица вверху не летает и муравей внизу не ползает, — так все меня боятся, а ты как посмел сюда явиться?

Соскочил Красный дэв с коня, сцепились. Долго они боролись, поборол все же Горемыка дэва, ударил его оземь и убил. Перевесил через коня и погнал к старухе: «Смотри, как никто твоего сына не поборет».

Срезал у оленя мяса на шашлык и пошел к товарищам.

Повеселились они тот день да еще ночь, а на другой день встали и пошли дальше.

Идут, себя испытать хотят.

Вот дошли так до одного места, видят — стоит черная гора, на горе черный лес, в лесу черные птицы летают.

Стали на отдых.

Сказал Горемыка:

— Пойдите раздобудьте огня и хлеба.

А те чуть дышат от стpaxa и говорят:

— Видишь черную гору? Там живет Черный дэв. Нет на свете никого, кто бы мог с ним сразиться. Сунулись мы однажды, да еле живые ушли. Брось лучше, уйдем от этого проклятого места подальше.

— Нет, братья, я отступать не люблю. А не хотите, я сам пойду.

— Не ходи, — просят Горемыку братья.

Нет и нет, пошел он все же. Приходит, видит — мать Черного дэва.

— Мать, ради всех матерей и детей, дай нам пару хлебов да огня, — говорит Горемыка.

— Кто ты? — говорит мать Черного дэва. — Нет у меня ни огня ни хлеба, иди туда, откуда пришел, не то придет мой сын, съест тебя.

— А с какой стороны он придет? — спрашивает Горемыка.

Указала ему мать.

Вошел Горемыка в дом, вынес и хлеба и огня и пошел в ту сторону, откуда Черный дэв идет.

Подошел к реке, спрятался у моста.

Едет Черный дэв. Везет оленя да чинару на плече, едет напевает.

Въехал на мост, а Горемыка как высунет голову да крикнет «Хвит!» — струхнул конь, спотыкается, нейдет.

— Ах ты, бездельник, — кричит дэв, — что тебя пугает? От меня и Горемыке, что у царя живет, живым не уйти, чего ты боишься?

— А ну, посмотрим, как не уйти! — крикнул Горемыка и выскочил.

Сцепились они. Долго боролись. Устал даже Горемыка. Видно, не так-то легко побороть Черного дэва. Собрал все силы, ударил Черного дэва оземь и убил.

Срезал Горемыка мяса на шашлык у оленя и пошел к братьям. Дивятся дэвы, что живым вернулся Горемыка. Радуются, глазам своим не верят.

— Как же ты уцелел? — спрашивают. — Как одолел его? Не верят они, что поборол он Черного дэва.

— Вот так и одолел, — говорит Горемыка.

Поели хорошенько все четверо, отдохнули. На другой день и говорят дэвы Горемыке:

— Так и конца пути не будет. Не пойдем мы дальше, ты иди если хочешь, а мы останемся.

— Хорошо, — говорит Горемыка, — пойду один.

Отвел он дэвов, женил одного на жене Белого дэва, другого — на жене Красного, третьего — на жене Черного. Переженил так всех, устроил, сам в путь собрался.

— Не забывайте меня, — сказал Горемыка на прощанье. — Вот повешу я тут меч, а вы смотрите, — закапает с него кровь, знайте, трудно мне, идите на помощь.

Сказал и пошел.

Много ли он ходил или мало, приходит в один город, смотрит, что-то тихо в городе. И мужчин никого, одни дети.

Остановился Горемыка у одной старухи.

— Зачем ты пришел сюда, сынок? — спрашивает она Горемыку.

Рассказал Горемыка все о себе.

Добрая старуха ходит за Горемыкой, как сына родного бережет его. Вот видит Горемыка, что замазывает старуха все углы у своей лачуги, замазывает так, что лучу света не проникнуть.

Удивился Горемыка, думает, в чем тут дело, и спрашивает:

— Скажи мне, мать, отчего это в вашем городе мужчин взрослых не видать, одни дети?

— Не знаю, сынок, — говорит старуха, — что-то помирают все, не живут. — Не хочет она сказать правду, скрывает, бережет его.

Не отстает Горемыка: «Скажи да скажи, почему у вас мужчин не видать?» Не выдержала старуха, рассказала:

— Живет здесь в море один Человек-железо. У него в башне сидит пленница, такая красавица, что только покажется она, так и освещает все вокруг, как солнце. Потому-то и замазывала я щели: молод ты еще, увидел бы, погиб.
А наш царь добивается той красавицы, давно уже воюет с тем Человеком-железо, да не одолеет никак, только весь народ истребил. Всех уже перебил Человек-железо, одни дети и остались. И никому не одолеть его, так только гибнут все.

— Какой же я молодец, — говорит Горемыка, — если не отобью у него эту красавицу!

Переночевал он эту ночь у старухи, а наутро встал и пошел к морю.

Вышла вскоре красавица из своей башни и осветила все вокруг. Подошел Горемыка к башне. А Человек-железо в то время был на небе, с Богом беседовал да молился.

Поднялся Горемыка на башню.

— Кто ты, что за смельчак? — говорит ему красавица. — Увидит тебя Человек-железо, погубит, не жить тебе.

Смотрит она — ходит он по комнате, так и зацветают розы по его следам. Понравился он красавице, только боится она — погубит их обоих Человек-железо.

А та добрая старуха научила его, как шел в башню, попросить красавицу выпытать у того Человека-железо, в чем его сила и что его убьет.

Просит Горемыка:

— Скажи, в чем его сила и как его убить?

— Не знаю я, — говорит красавица, — не скажет он никому.

Просит он:

— Попытайся, узнай.

Сдалась красавица,

— Хорошо, — сказала, — ты иди спрячься, я сама придумаю, что делать.

Приходит в полдень Человек-железо, а красавица бросилась к нему, обнимает его, ластится, говорит:

— Скажи мне, дорогой, — столько у нас врагов, боюсь я, вечно в опасности жизнь твоя, — скажи, чего тебе опасаться, чтоб и я знала и лучше берегла тебя.

Сказал Человек-железо:

— Не бойся убить меня можно только моим топором, да и то ударом под мышки, а так вечно жить буду, не умру.

Ушел Человек-железо опять к Богу на небо молиться.

А Горемыка вышел, дала ему красавица два топора, приготовился он, ждет.

Вернулся Человек-железо. Сцепились они, борются.

Долго боролись, так и течет с них пот, что река.

Поборол все же Горемыка, ударил его топором под мышки. Сломался топор — не разломал Человека-железо.

Схватил тогда Горемыка второй топор, ударил, что силы было, убил Человека-железо.

Вошел Горемыка в башню, живет с той красавицей, живет — не тужит, никуда и не ходит, не оставляет красавицу одну.

Узнал царь того города, что убили Человека-железо и красавица досталась другому. Собрал он всех своих царедворцев и воинов и говорит:

— Во что бы то ни стало приведите мне красавицу.

— Не побороть нам Горемыку, что Человека-железо убил, — говорят те, — разве только хитростью, а силой не одолеть его.

Пришла к царю одна хитрая старуха и говорит:

— Великий царь, вели привязать меня к доске и бросить в море, я приведу красавицу.

Обрадовался царь. Привязали старуху к доске, пустили в море.

Поплыла старуха к башне и стала кричать:

— Помогите, помогите, тону, пожалейте!

Выглянул Горемыка из башни, видит — в море старуха тонет, и говорит жене:

— Пойду, вытащу несчастную старуху.

— Не надо, — говорит жена, — оставь, не погубила бы она нас.

— Чем нам повредит несчастная старуха, — говорит Горемыка, — пойду вытащу ее.

— Смотри, худо будет, не вини тогда меня, — говорит жена.

Не послушался Горемыка, пошел, вытащил старуху, привел в башню.

Служит им старуха, работает, угождает.

Вот однажды сготовила она банг, подбавила в вино. Подает мужу с женой обед. Сама вино пьет, молодым банга подливает. Заснули муж с женой как мертвые.

А была та старуха ведунья. Знала она, что растут у Горемыки на макушке три козьих шерстинки и не погубить его никак, если не вырвать те шерстинки.

Подобралась она к юноше, отыскала те козьи шерстинки, вырвала, завернула в красную тряпицу и бросила в море.

Умер Горемыка, а старуха связала его мертвого и повесила вниз головой в пустом чане. А сонную красавицу снесла в лодку и поплыла к царю.

Привезли красавицу, очнулась она, смотрит, нет ее Горемыки, а сама она у чужих людей. Плачет, убивается и не смотрит ни на кого. Сидит одна в темноте, не говорит ни с кем и света не видит.

Уговаривает ее царь, задаривает, да все напрасно, ничем ее сердца не приманит.

А тем временем закапала кровь с меча, что Горемыка у братьев-дэвов оставил.

— Видно, беда стряслась с братом, — сказали дэвы и тотчас собрались в путь.

Идут они по розам, что по следам Горемыки распускаются, и дошли так до той башни. Вошли, видят — висит их брат в чане вниз головой.

Сняли они его, убиваются, бьют себя в голову, в гpyдь. Да кто слезами горю помог!

Сказали дэвы:

— Надо найти те три шерстинки.

Один сказал:

— Я буду искать на суше.

Второй сказал:

— Я в небе буду искать.

А третий:

— Я спущусь на дно морское.

Ищут шерстинки по земле, все звери ищут — нет их нигде. Ищут в небе, все птицы ищут — нет и в небе.

А третий дэв спустился на дно морское. Приходит он к морскому царю и говорит:

— Узнай мне, не проглотил ли кто в твоем царстве три козьих шерстинки?

Призвал морской царь к себе всех рыб. Плывут рыбы большие да малые, видимо-невидимо.

— Не проглотил ли кто из вас козьих шерстинок? — спрашивает царь.

— Нет, и не видел никто тех шерстинок.

— Все ли здесь? — спрашивает царь.

— Все здесь, великий царь, — говорят рыбы, — только одна старая рыба осталась на самом дне, она от дряхлости уж и не двигается.

Поплыл царь к той рыбе, спрашивает:

— Не видала ли ты трех шерстинок?

Сказала старая рыба:

— Да, господин, вот только что вода их проносила в красной тряпице, я и проглотила, только не убивай меня, а зашли ко мне в желудок корюшек — вынесут.

Заслали корюшек, вынесли они те шерстинки.

Взял дэв, поблагодарил и поспешил к Горемыке.

Пришли все три дэва, приладили те шерстинки к затылку Горемыки. Приживились шерстинки, вскочил Горемыка, протирает глаза.

— Ох, долго же я спал, — говорит.

— Долго бы спал, когда бы мы не подоспели, — говорят дэвы.

Пошли все четыре брата за красавицей.

Весь царский дворец разнесли и царя убили, взяли красавицу и повезли.

Отпраздновал Горемыка большую свадьбу, женился на той красавице, и прожили они вместе долго и беспечально.

Смелость и верная братская дружба всегда побеждают любые невзгоды.